Напомню Вам давнишний свой текст:
Во дворе, где я вырос, кто-то посадил сирень. Точнее, не кто-то, а жена соседа дяди Паши. Имени её я, к сожалению, не помню. Но именно ей я благодарен за знакомство, когда чувствую удивительный запах сирени и вижу это красивое растение. И дяде Паше тоже благодарен. Семья была хорошая, обычная, таких сотни. Дядя Паша очень гордился ботаническим результатом своей жены. Куст цвёл каждый год, распускаясь сиреной дивного аромата на весь двор. Наш балкон был аккурат над ним, и запах в квартире стоял сладкий и нежный. Под пристальным взглядом друзей дяди Паши - местных, безобидных, дворовых друзей-алкоголиков, и с его доброго разрешения, сирень иногда обрезали. Его жена связывала и передавала огромные охапки щедро цветущего весеннего маяка дяде Паше, а он раздавал просто так во дворе. Даже не просил ничего взамен. Вы не представляете, как картинно выглядел с высоты нашего балкона весь двор, где каждый в руках вертел букетик сирени, подаренный дядей Пашей. А на следующий год снова все ждали сирень. И она снова распускалась густо и красиво, щедро наполняя двор и все квартиры нашего длинного дома знакомым и любимым ароматом. А потом, какой-то зимой, жена дяди Паши умерла. И он запил. Пил дядя Паша полгода, когда один, когда с теми самыми дворовыми мужичками. А весной сирень снова зацвела. Густо и красиво. Однажды вечером, в конце мая, дядя Паша, шатаясь шёл домой. Он шёл медленно, с поникшей головой. Шаркал ботинками так громко, что казалось, будто ленивый дворник метёт асфальт. Остановившись у сирени, он долго на неё смотрел. Потом, с диким остервенением, начал её ломать. Я помню его лицо - измученное, с жуткой гримасой, его оскал, с жёлтыми от папирос зубами. Он ломал сирень не произнося ни звука. Только ветки хрустели, опадая огромными цветочными душистыми охапками. Весь двор смотрел на него и молчал. Никто не мог ничего сказать дяде Паше. Слёзы медленно и совершенно без спроса катились по нашим щекам, капали с балконов на разломанные веточки. Потом дядя Паша сел и, зачерпнув с земли своими огромными ручищами цветки и листья, зарыдал. Это был первый раз, когда я увидел плачущего мужчину. Зарыдал тихо и безголосо, уткнув лицо в ладони с сиренью, содрогаясь плечами сбитым от слёз дыханием. Потом встал, громко на весь двор шмыгнул носом, и ушёл. Сирень оправилась. Зацвела и в следующий год. И цветёт по сей день, каждую весну. Дяди Паши давно не стало. Во дворе моих родителей живёт много новых и незнакомых людей. А сирень, оберегаемая уже другими дворовыми мужичками и бабушками, продолжает благоухать, даже, кажется, в два раза больше и гуще. С тех пор я очень люблю сирень.